Лори Эссиг, профессор социологии в американском Миддлбери-колледж, штат Вермонт, приезжала в СССР, а потом и в Россию в течение 15 лет, собирая материалы для исследования, по которым затем написала книгу «Queer in Russia».
Книга рассказывает о зарождении российского квир-движения, о тех нескольких годах, когда квир-активизм был для россиян чем-то новым, когда западные «миссионеры» охотно приезжали просвещать местных жителей, и когда квир-культура вышла из подполья, став видимой для гетеросексуального общества (хотя для государства она была видима всегда). История в книге заканчивается 1994 годом, и все мы знаем, где мы находимся сейчас. Тем интереснее вспомнить, как все начиналось. Благодаря книге Лори Эссиг у нас есть возможность это сделать.
Россия — не Запад и не Восток; она находится между ними, вбирая в себя самые разные культуры. Но по той же причине она — и Запад, и Восток, превращая различия в текучее, изменчивое целое. Главная мысль книги «Квир в России» состоит в том, что Россию нельзя судить по западным культурно-политическим меркам, нельзя не учитывать историю государства, управляемого сводом определенных законов, историю людей и культуры этой страны (многих разных культур), пытаясь втиснуть все это в узкое жесткое ложе западных стереотипов.
В книге почти нет личных историй: это исследование об идентичности — о том, какова она для русских геев, лесбиянок, бисексуальных и трансгендерных людей. И начинается она с части, посвященной закону.
«Когда я сказала матери, что я лесбиянка, она отреагировала странно. Она сказала, что я не заслуживаю быть американкой. Она рассматривала мое сексуальное поведение как угрозу стране, в которой мы жили. К этому я была совершенно не готова. Кажется, я начала смеяться. Связь между сексом с женщинами и Соединенными Штатами Америки казалась мне абсурдной. […] Знай я тогда то, что знаю сейчас, я бы не сочла ее реакцию необъяснимой. Проблема была не в отсутствии логики, а в отсутствии контекста. Живи мы в России, реакция имела бы ясный смысл. В России гомосексуальные акты рассматриваются иначе, чем здесь».
Так было и так есть.
Глава начинается с краткого экскурса в дореволюционную историю России и быстро переходит к рассказу о той форме регулирования сексуального поведения, которую избрал для себя Советский Союз. Официальная позиция: гомосексуальность — это преступление. Поначалу ее рассматривают как пережиток буржуазного мышления, затем — как преступление против личности. После 30-х годов о гомосексуальности уже не упоминают, она становится невидимой и пять десятков лет существует вне публичного зрения.
Эссиг рассказывает своим читателям о порядках в советских тюрьмах, о касте опущенных, которыми становились люди, осужденные в том числе по 121 статье. Она упоминает тюремное письмо Геннадия Трифонова, ленинградского писателя и поэта, осужденного по этой статье в 1976 году. Статья была удобна не только для посадки неугодных гомосексуалов и гетеросексуалов, но и для шантажа подозреваемых. Капля в море причин тотального недоверия человека к человеку и к государству.
29 апреля 1993 года статью из Уголовного кодекса убрали. Но преследования остались.
В 1993 году была закрыта эротическая газета «Еще», 40 тысяч экземпляров конфисковали. Издатель Алексей Костин оказался под арестом. Через три дня его выпустили, так и не вернув конфискованные газеты, а в 1994 году он снова был арестован за «производство и продажу порнографических материалов». При этом газета была эротической, подобно Playboy, а в те времена такие издания можно было купить в любом киоске. Безотносительно истинных причин его ареста, многие восприняли это как атаку на квир, вышедших из невидимости — покушение не просто на свободу прессы, но на свободу желания.
Гомосексуальные желания, прежде являвшиеся причиной уголовного преследования, остались под пристальным вниманием государства и после отмены статьи. Лори Эссиг уточняет: в России словом «гомосексуальность» обозначают секс между мужчинами, который и подпадал под статью. Женщин в тюрьму не сажали — их пытались лечить.
Однако отношения между женщинами (как и многое другое в СССР) подверглись большому влиянию тюремной системы, даже если сами женщины не сидели в тюрьме или в лагере. Поэтому многие из тех, кто играл мужскую роль, считали себя транссексуалами, и врачи предлагали им сменить пол. Кому-то ставили диагноз вялотекущей шизофрении, болезни, изобретенной в СССР и не связанной с каким-то конкретным набором симптомов.
Большинство женщин выходили замуж и рожали детей, имитируя гетеросексуальное желание, либо, будучи бисексуальными, совмещали замужество и тайные встречи с подругой. Гетеросексуальное поведение указывало обществу на то, что они «здоровы». В СССР диагноз вялотекущей шизофрении ставился неугодным государству гражданам, поэтому женщины не афишировали свои отношения. Медицинских подходов было несколько: если девушка не «перерастала» свое увлечение, ей могла «помочь» насильственная госпитализация, лекарства и даже шоковая терапия.
Лори Эссиг подробно рассказывает о взглядах на гомосексуальность популярных сексологов — Игоря Кона и Дмитрия Исаева. Их теории, выросшие на советской почве, казались западной исследовательнице чересчур схематичными даже в то время, когда нейробиология еще не начала вносить свой вклад в этот вопрос.
Далее мы встречаем известные данные, что в России по сравнению с США гораздо больше FTM-транссексуалов, тогда как в США преобладают MTF-транссексуалы. Отчасти это происходит потому, что женщинам в России живется куда сложнее, но разница еще и в определении. Когда летом 1991 года автор встретилась с транссексуалами Санкт-Петербурга, она увидела перед собой «женщин, которых мы могли бы назвать лесбиянками, если бы они сами использовали этот термин. […] Мы ожидали увидеть женщин, которым хотелось иметь мужское тело. Но вместо этого перед нами были девушки, отличавшиеся от остальных только тем, что у них были женщины-возлюбленные. Все они хотели жить свободно от вмешательства государства, общества и собственной семьи. Транссексуализм, казалось, им это позволял. Он означал, что они не нарушают никаких правил, поскольку одна из пары была «больна» и нуждалась в «лечении».
Здесь возникает вопрос о разнице между западным подходом к идентичности и тем, как ее видят в России. В США идентичность — это рамка, в которую человек себя заключает и исходя из которой представляет себя обществу: женщина, афроамериканец, гей, лесбиянка. На основе таких презентаций зарождались движения по защите прав ЛГБТ и других меньшинств, феминистские движения. Идентичность всегда подтверждается практической принадлежностью к данной группе. Возможности перемещаться из одной идентичности в другую нет.
В СССР у человека не было необходимости заниматься публичной идентификацией самого себя. А в постсоветской России все попытки предложить западный стиль подхода к этому вопросу не привели к массовому принятию четкой сексуальной идентичности по западному образцу. Те движения и группы, которые возникли в тот период, довольно быстро исчезли.
Все дело в том, что в России сексуальную идентичность невозможно стабилизировать в определенных поведенческих рамках — социальных, экономических, семейных. Российская сексуальная идентичность слишком изменчива. Люди вступают в гетеросексуальные браки, чтобы родить детей и не привлекать к себе лишнего внимания; нередко эти браки становятся важной частью жизни, при этом никак не противореча тому, что у человека «на стороне» есть партнер одного с ним пола. Однако движение все же зародилось, и произошло это еще в СССР.
В 1979 году группа женщин в Ленинграде начала издавать феминистский журнал «Женщина и Россия». Все закончилось в 1980 году арестами, преследованием и выдворением из страны нескольких авторов. В 1984 году Александр Заремба основал «Гей-лабораторию», чьей целью, в числе прочих, была отмена антигомосексуального закона и распространение информации об опасностях СПИДа. К августу 1986 года активисты были вынуждены расстаться под давлением государственных органов.
После в 1990 года все стало чуть проще. В Москве появилась Ассоциация сексуальных меньшинств, возникшая на основе Либертарианской партии, возглавляемой Евгенией Дебрянской. «На пресс-конференции десять мужчин и пять женщин объявили об образовании Московской ассоциации сексуальных меньшинств, а также газеты «Тема». Первый тираж «Темы» составлял всего 527 экземпляров. К лету 1990 года ее выпускали тиражом 15 тысяч и продавали открыто в Москве.
В августе 1991 года появилась Московская организация лесбиянок в литературе и искусстве, МОЛЛИ. В Санкт-Петербурге группа активистов под руководством Александра Кухарского образовала «Невские берега», которую удалось зарегистрировать под названием «Крылья». В августе 1993 года часть активистов Московской ассоциации образовала «Треугольник». Однако к 1994 году практически все эти организации пребывали в состоянии упадка из-за внутренних трений и внешних сложностей. Несмотря на отмену статьи, отношение к гомосексуальности не изменилось, и быть открытым означало подвергать себя риску. Опросы говорили о том, что почти половина россиян выступала за убийство или изоляцию гомосексуалов.
Но как, живя в таких обстоятельствах, обычные люди узнавали друг друга? У каждого сообщества есть свои знаки, указывающие на то, что человек «свой». С 1989 по 1994 год Лори Эссиг наблюдала за местами, где собирались геи, прогуливаясь на «плешках».
«Я бродила там в платье. Интересно, что даже в платье меня часто «прочитывали» как мужчину-гея. Некоторые ребята на плешке подмигивали и улыбались мне. От прохожих я слышала слово «педераст». Из семнадцати человек, с которыми я разговаривала на плешке, все настаивали на том, что приходящие сюда мужчины ищут секс с другими мужчинами. А., рыжеволосый веснушчатый юноша 22-х лет, который часто бывал на плешке моим провожатым, объяснял: «Есть только одна причина, чтобы приходить на плешку. Ты смотришь в их глаза, просишь у них прикурить, и видишь, наш это человек или нет». На плешках видно гомоэротическое желание, оно написано на лицах и телах всех мужчин, и чаще всего в форме гендерной изменчивости».
По наблюдению автора, геи в России в качестве опознавательного знака чаще всего используют гендер. В мужском гей-сленге активно употреблялся женский род, и мужчина мог сказать о другом мужчине: «Она ушла». По контрасту с этим, большинство женщин, с которыми общалась Эссиг, не использовали «неправильные» слова как часть повседневной квир-жизни. «И все же многие женщины, любившие женщин, думали о себе как о мужчине». Некоторые называли себя транссексуалами, другие выбирали мужские имена или трансформировали женские так, чтобы они звучали по-мужски. В этом тоже сказывалось советское прошлое — быть мужчиной было престижнее, а хотеть быть мужчиной, который любит женщин, казалось понятнее, чем быть женщиной, которая любит женщин.
Если прежде существовали лишь парки, туалеты, «плешки» и обычные кафе, облюбованные геями, то к 1994 году в России появились гей-дискотеки. В Москве открылись «Андерграунд», «Шанс» и «Премьера», что, впрочем, не уничтожило «плешки» и иные места менее формальных сборищ. Издавались газеты, выходили книги Кузмина и Цветаевой, появилось издательство Александра Шаталова «Глагол», где были опубликованы «Голый завтрак» Уильяма Берроуза и «Комната Джованни» Джеймса Болдуина.
Автор отмечает, что «андерграунд» — подходящее описание для русских квиров; они не только скрыты, они еще и не обладают четко определенными границами, переходя из мира квиров в мир «натуралов» и обратно, причем делая это естественно, поскольку «насильственная гетеросексуальность» советской системы требовала, чтобы человек был женат или замужем, минимально выделялся из остальных и не привлекал к себе внимание государства. «Многие русские квир-активисты были женаты или до сих пор состоят в браке. Многие молодые геи, даже активно участвующие в политических организациях, выражают желание однажды жениться».
В те годы на театральной сцене появились спектакли Романа Виктюка, на эстраде выступали Сергей Пенкин и Борис Моисеев. В культуре, как и в подавляющем большинстве иных проявлений, была заметна лишь мужская сексуальность — женщины практически отсутствовали. Мужчины говорили чаще и громче. Однако к 1994 году геи и лесбиянки заняли достаточное место в российском общественном сознании, и игнорировать их было уже невозможно.
Заключительная часть книги посвящена неожиданной связи квир и национализма. По мнению автора, «квиры в России часто узаконивают себя через национализм, и, что еще более удивительно, иногда русский национализм видимо и узнаваемо квирный«.
Лори Эссиг подробно рассказывает о нескольких лекциях и семинарах американских активистов, приехавших в Россию нести западное представление об идентичности и открытости. Встречи оказались неудачными. Стороны откровенно не понимали друг друга. Американцы не знали ни культуры, ни прошлого страны, призывая пришедших «открыться». Русские слушатели начали покидать лекцию еще на середине.
[После лекции] «Я прошу знакомую меня подвезти. Она в ярости; «Детский сад!», кричит она. «Как они смеют приезжать сюда, быть нашими так называемыми учителями? Они-то завтра уедут, а мы останемся тут, и кто знает, что будет, кто придет к власти; может произойти все что угодно, а они призывают людей всем рассказывать, что они лесбиянки. Это безответственно и бессовестно». Я киваю».
Важным отличием российского общества от западного было то, что россияне не идентифицировали себя через сексуальные практики и противились этому. Если на Западе многие квиры не хотели подражать гетеросексуальной модели жизни, «смешиваться» с ней, в России все было наоборот. «Но это то, чего мы хотим — быть принятыми наравне с остальными«, говорила одна из женщин, приходивших на семинар.
В контексте квир и национализма Эссиг рассказывает о Ярославе Могутине, о Владимире Жириновском, которого Могутин тогда поддерживал, об Эдуарде Лимонове, которого, по словам Могутина, ошибочно принимали за нациста, и о Евгении Дебрянской: в 1994 году она отошла от политики сексуальности, дистанцировалась от «Треугольника» и сблизилась с лидерами националистской группы «Память».
«Среди гомосексуалов я никогда не встречала родственных душ. Единственное, что у нас общего, это сексуальность, но этого недостаточно. Во всем остальном эти люди мне чужие, мы по-разному мыслим. Я всегда буду за права геев и лесбиянок, но меня привлекает патриотическое движение… Мне не очень интересно будущее гомосексуалов здесь».
Такое сочетание квир и национализма западному человеку может показаться очень странным. На Западе женщины, квиры и цветные — маргинальные группы, а националисты и фашиствующие политики не могут быть геями, поскольку стремятся уничтожить все «иное», в том числе и сексуально иное. Однако история знает гей-нацистов в нацисткой Германии, а связь нацизма и гомоэротики в сексуальной культуре прослеживается более чем ясно. Парадокс России, по мнению автора, в том, что хотя квир и национализм действительно несовместимы, для квиров в России это единственная возможность критиковать не только российское государство, но и западных националистов, которые, как им представлялось, собираются их завоевать.
Исследование Лори Эссиг завершилось в 1994 году. Следующим летом она не вернулась в Россию, как это делала обычно, поскольку они с подругой ожидали первого ребенка. Так завершилась книга, в которой описывалось всего несколько лет — ярких, удивительных лет, когда в России начало зарождаться квир-сообщество, когда люди спустя десятилетия репрессий начали выходить из подполья. Это был хаотичный путь, со множеством препятствий и недолговечных предприятий, но в конечном итоге, как пишет автор, сексуальность и сексуальное выражение в России начало приобретать западные черты и отражать представления Запада в большей степени, чем это было раньше, хотя культурные традиции невидимости продолжают оставаться в силе.
«Женатые мужчины все еще будут ходить в бани и заниматься сексом с другими мужчинами. «Гетеросексуальные» женщины все еще будут встречаться со своими подругами. А квиры самого разного окраса продолжат испытывать полный спектр желаний, которые невозможно четко разложить по полкам «натурал» или «гей».
Удастся ли квир-сообществу сохранить гибкость и изменчивость, свойственную ему в годы, описанные в книге, и не запереть себя в рамках четко разграниченной идентичности и самопредставления по западному образцу, покажет лишь время.
Источник: Laurie Essig, Queer in Russia. A story of sex, self and the other. 1999 год, издательство Duke University Press Books.
Автор текста: Илья Давыдов.
One comment
Or use one of these social networks