Москва, гей-прайд 2009 год – «Гей-равноправие без компромиссов!»

Первый Славянский гей-прайд, состоявшийся 16 мая 2009 года в Москве на Воробьёвых Горах, сблизил всех активистов. ¹ Два дня в подмосковном лагере (тянет сказать – кампусе по обилию молодых лиц), не говоря уже о двух зажигательных ночах и сутках в камере – останутся в моей эмоциональной памяти, как и первая любовь.

Белорусские ребята, приехавшие поддержать Московский гей-прайд, делали это с энтузиазмом, а лидер «Гей Беларуси» Сергей Андросенко (или по-белорусски мягко – Siarozhка) стал всеобщей любовью и симпатией. ²

Ребята во многом изменили стиль прошлых Московских прайдов, добавив праздничности и задора – вместе с танцами на дискотеках и звонким скандированием слоганов во время нашей акции.

Порой создавалось впечатление, что это марсиане, не вполне понимающие, в какой стране оказались. Но беззаботные песни и наглый «голубой паровозик» в холодном московском «обезьяннике» — не могли не обаять даже мрачную московскую ментуру. Возвращая ребятам документы перед освобождением, менты дружелюбно пялились на этих «странных геев», пытаясь тупо шутить на любимые постельные темы, но в голосе уже не было злобы и отстранённости. Кажется, белорусские парни могли бы растопить любое гомофобное сердце, поскольку искренность – это оружие поразительной убойной силы. Впервые я почувствовал это именно глядя на белорусских ребят.

О кампусе — отдельный разговор; там было много интересного – от самодеятельной программы гостей (с танцами, стихами и песнями под гитару) до лодочных прогулок по вечерней реке и майских мечтаний в стиле «апрельских тезисов» о победе толерантности «в отдельно взятой стране» (поскольку в других она давно стала частью общественной жизни)…

1.

16-го мая необходимо было ювелирно вписаться в план Николая Алексеева и оргкомитета нашего гей-прайда, — что было непросто, поскольку (все мы понимали) предстояло столкнуться не с привычным «ментовским» заслоном, как в прошлом году. Евровидение, которое принимала Москва в 2009-ом, было «под колпаком» у российских спецслужб, очевидно получивших приказ пресечь международный скандал, не допустив чехарду новостных сюжетов о конкурсе вперемежку с кровавым побоищем в центре Москвы.

Как ни гомофобны российские власти, они не были заинтересованы в европейском позоре и теме гей-дискриминации в выпусках мировых агенств. Как всегда, им хотелось красиво выглядеть в великодержавном стиле, используя косметику и краски Евровидения для ретуши полицейских морщин и гомофобных бородавок на московско-лужковской  физиономии…

По данным, дошедшим от информаторов, власть поставила задачу пресечь нашу акцию настолько жёстко и эффективно, чтобы ни один транспарант не был развёрнут и ни одно слово не было выкрикнуто журналистам…

Что ж, хотели как жёстче – получилось как всегда.

Гей-прайд 2009 года успешно состоялся, пусть и с небольшой поправкой сценария. И он оказался самым массовым за все годы его проведения. Более семидесяти участников вышли на Воробьёвы горы, развернув транспаранты против гомофобии российских властей, против политической дискриминации гей-сообщества, — в поддержку толерантности и равных прав для ЛГБТ.

«Гей-равноправие без компромиссов!» — стал главным тезисом Славянского прайда. ³

По сути, это была акция в поддержку российской Конституции. Не просто красочный флеш-моб, способный собрать сколько угодно случайного народа, а полноценная правозащитная акция — с подачей документов, заявленной программой, и как всегда, незаконно запрещённая.

В условиях полицейских запретов флеш-моб часто становится для граждан единственной возможностью реализовать свои права на свободу собраний. Но для правозащиты важна не только красивая «картинка» в СМИ, но и судебная перспектива акции, правовая борьба за отмену запрета.

Неизбежным следствием официальной заявки в мэрию становится сборище православных погромщиков, нацистов и прочих гопников, сбежавшихся для иллюстрации того, какой была бы «православная страна», окажись она населена подобной публикой. Погромное «шоу» — такая же неизбежность в путинской России, как и осенний насморк.

Чтобы решить эту традиционную проблему, сумасшедших лучше было к нам не приглашать, да и гостей не хотелось подставлять под буйные выпады ненависти на фоне молебного воя. Что бы подумали гости о национальном характере, видя сборище бородатых громил и девок с любимыми яйцами? Нет уж. Пусть судят о Москве по дружелюбным, весёлым лицам и светскому городу…

Воробьёвы горы казались идеальным местом, чтобы развести враждующие стороны, хотя это была прямая задача государства, а не организаторов прайда,-  но в силу недееспособности московских властей, задачу безопасности приходилось брать на себя. С чем мы успешно справились: ни одна мракобесная нечисть не долетела сюда на метле, и воздух в этот день был по особому свеж и прозрачен.

 

План был таков: флеш-моб в виде свадебного кортежа позволял участникам выдвинуться к месту, минуя посты ОМОНа и милиции, наводнивших центр Москвы. И дело было вовсе не в «издёвке над семейными ценностями» (как предполагали гомофобы), а в необходимой скрытого манёвра. У смотровой площадки мы собирались развернуть плакаты с требованиями прайда.

Колонна должна была двинуться по главной аллее МГУ, скандируя привычные слоганы: «Гомофобы – позор страны!» «Долой дискриминацию!», «Москва – не монастырь!», «Требуем равных прав!», «Соблюдайте свою конституцию!»…

…Позади утро быстрых сборов на базе, марш-бросок к автобусу и тревожный путь к электричке в условиях максимальной конспирации. («Эхо Москвы» в эти минуты как раз сообщало о наглухо перекрытом центре и сборищах православных погромщиков). Николай Алексеев мог понаблюдать за ними, пока лимузин «жениха» скользил вдоль взбудораженной толпы. Мы же, следуя идее «оргкомитетчика» Влада Ортанова, решили не рисковать на въезде в город и отправились электричкой.

На перроне мы с белорусскими ребятами разделились на группы, чтобы в «свадебном кортеже» добраться до места акции. Конспиративные цветы были брошены к лобовому стеклу, — уж свадьба так свадьба!  Тем более, что «невеста» в исполнении обаятельного и артистичного белорусса Юры Козаченко составила бы гордость какой угодно церемонии «брачующихся» и все букеты принадлежали ей (ему) по праву!

Наступал самый ответственный момент. Днём ранее обошлось без ментовского штурма нашей «базы», где шла подготовка к прайду (к чему мы тоже были морально готовы), и превентивные задержания, столь любимые спецслужбами в борьбе с оппозицией, не состоялись. Они нас просто прозевали…

 

Я ехал в «рафике» с белорусскими ребятами и Сергеем Андросенко, иногда протягивая ему телефон с смс-сообщениями о манёврах противника на «театре военных действий». Город за окном тянулся серой, безликой лентой заборов и развязок, над рекой мелькнул уродливый «гвоздь» Петра в утреннем тумане, пока не прояснилось ближе к Воробьёвым горам, где нас поджидало солнце и бодрый ветер над утренней панорамой Москвы. Мы были почти у цели. И сердце радостно билось от предчувствия удачи…

Но именно в этот момент всё оказалось на грани случайного срыва…

Притормозивший кортеж выпустил на пару минут нескольких ребят в сторону ближайшей посадки. В тот же момент, как из-под земли, рядом возникли двое «служивых»: «мент» в кожаной куртке с рацией и громила в гражданском костюме со спецсвязью в руке. Похоже, он был в бешенстве.

Тыча рацией в сторону ребят в салоне, он орал менту: «Смотри! Какая, на хер, это свадьба?! Мальчиков с мальчиками что ли? Все вышли из машины! Предъявите паспорта!» — «А на каком основании вы проверяетие у нас документы?» – попытался я оттянуть время, стоя у  двери и, честно говоря, не зная, что делать. Ребята по-прежнему сидели по машинам, наблюдая за натиском штатского бугая, — отделаться от него казалось просто невозможным…

«Вызывай наряд!» — орал штатский менту, пока тот что-то бубнил в свою «хрюкающую» рацию… Минуты решали буквально всё. Если бы в тот момент к нам подкатил автобус с ОМОНом, прайда бы просто не было.

Впрочем, кто-то решил улыбнуться с небес и дать нам новый шанс…

Грозная парочка внезапно рванула с места, вероятно, за подмогой. Но как непросто было выйти из машин, сломав заготовленный сценарий – навстречу неизвестности и импровизации… Честно говоря, это был один из самых неприятных моментов акции. И главный страх был не в возможности задержания, а в том, что прайд мог просто не состояться…

Нужно было действовать. Ребята высыпали из машин. До сих пор не понимаю, почему колонну, растянувшуюся метров на сто, никто не остановил. Видимо, наши звёзды были сильнее и ярче тех, что привинчены к погонам «силовиков»..

Вдали маячила редкая милицейская цепь, но идти было всё-таки надо. По мере приближения к месту, колонна становилась всё собранней — и мы ускорили шаг… Дама в погонах лениво попыталась нас тормознуть, но тут же махнула рукой: видимо, мы выглядели как студенческая экскурсия, а сигнал тревоги ещё не был получен.

Но вот, наконец, и широкое пространство аллеи, ведущей к МГУ. Оно было совершенно свободно. Не стоило дожидаться условного сигнала, о котором было условлено заранее. Развёрнутого баннера (который был у Влада Ортанова во второй группе) и появления лимузина с «новобрачными» мы могли просто не дождаться.

Время шло на секунды…

 

Человек тридцать (мы и белорусские ребята) встали на невысокий парапет у скамьи и развернули всё, что оказалось под рукой. ⁴

Я с приятелем растягивал над головой майку с логотипом прайда, Серёжка Андросенко уже вовсю махал белорусским флагом, кто-то держал радужное знамя и флажки, а английский активист Питер Тетчел (не раз приезжавший поддержать наш прайд) держал привычный плакат против гомофобии. …

В субботней тишине Воробьёвых гор слоганы казались особенно громкими. Казалось, они летели прямо в зенит. Это был, пожалуй, самый счастливый момент Славянского гей-прайда. Все мы были свободны, могли громко крикнуть миру о том, что было для нас самым важным и что оставалось под запретом четыре последние года подряд. Именно эти слова заставляли каждого из нас идти в общем марше. «Равные права без компромиссов! Гомофобия – позор страны! Требуем соблюдения Конституции!»

Признаюсь, что никогда в жизни я так громко не кричал столь прекрасные тексты в столь дружеской компании. Пусть это и продолжалось всего пять минут… Волна журналистов уже набегала на нашу группу. Десятки камер и микрофонов – были нашим коллективным Вергилием и медиа-мостом в свободный мир, где гей-открытость давно стала частью социальной нормы.

 

Хорошо, что журналисты оказались быстрее омоновцев, которые как раз бежали от дальнего автобуса с дубинками в руках… Это был пресловутый московский ОМОН — во всей агрессивной «красе»..

Набежавший серый строй разбросал журналистов в стороны, поволок ребят по земле, выбил из рук флажки и плакаты… Предварительная договорённость гласила, что в случае задержания мы не оказываем сопротивления, а садимся на землю, сбивая агрессивный настрой «ментов» в первые секунды. ⁵

И хотя у ребят были с собой «перцовые» балончики (купленные по моей наводке для «обороны от собак» и гомофобов) – здесь они едва ли пригодились бы. Да и «ментов» не хотелось с ходу зачислять в эту животную категорию. Оказалось — зря…

 

Когда подлетевший «боец» резко поволок меня за куртку, пришлось сесть на асфальт, удачно ухватившись за чью-то подвернувшуюся ногу. ⁶ Это было естественным жестом, поскольку джинсы всегда были «фетишем», который я указывал на сайтах знакомств… Но резкие рывки и крики: «Вста-а-ать! Встать, я сказ-з-зал!!!» — к сожалению, заставили подчиниться. ⁷

Через секунду я уже летел в кусты, заметив краем глаза, как любимый «nokia» пикирует из кармана на асфальт. «Прощай, друг» — хотелось сказать вслед любимому аппарату, пока рука «бойца» толкала меня в спину сквозь кусты.

Боковым зрением я видел, как ребят волокут к автобусу, заломив им руки назад, — словно речь идёт не о мирных, безоружных  демонстрантах, требующих законности, а о банде террористов, захвативших МГУ… Кого-то кидали через кусты, тащили по траве, вырывали из рук плакаты и флажки. ⁸

ОМОН отрабатывал деньги налогоплательщиков – включая миллионы российских геев, вынужденных оплачивать нарушение собственных прав.

Ощущение было не из приятных. Впрочем, по пути к автобусу, как ни странно, состоялся любопытный диалог. «Чего дома-то не сидится?» — задыхаясь от бега, поинтересовался «мент», толкая меня кулаком в спину. Ответ не мог быть слишком долгим, поэтому я выбрал самый лаконичный, напомнив, что любой в России имеет право на свободу собраний..

Агрессивный стиль задержания, видимо, культивировался здесь как норма, так что «моему» бойцу было неловко, что он всего лишь толкает, а не тащит меня по асфальту. Так что тычки по мере приближения к двери, усилились. Это была работа на публику, — парню не хотелось прослыть «гуманистом» в обществе лужковских полицаев.

 

Автобус представлял собой обычный «пазик» с бордовыми шторами на окнах и грудой чёрных шлемов на задних сиденьях. Попытки задержанных сесть на диваны (так обычно увозили с «Маршей несогласных») вызвали взрыв ментовской агрессии: ребят запинали и выволокли в самый конец автобуса, швыряя и сваливая кучей на полу, под крики о «пидорах» и о том, где им самое место…

Краснощёкие бугаи в беретках с бритыми затылками возвышались над группой сидящих на полу ребят, крича о том, чтобы все мы отключили телефоны и лучше задёрнули шторы на окнах. А парень-белорус, который при задержании продолжал скандировать слоганы, получил вдобавок кулаком по голове, хотя сидел на полу и не оказывал никакого сопротивления. Ощущение, что с тобой могут сделать всё, что угодно, дополнялось набором казарменных острот на известную тему. Особый интерес вызывала у ОМОНа судьба вернувшихся к «батьке» белорусских друзей.

«Он вам жопы-то быстро зашьёт» — гоготал бритоголовый удалец, удивившийся ответу, что в Минске уже проходил гей-прайд без особых проблем… «Даёт вам, значит, батька?» — веселился другой, снимая нашу группу на мобильник. Видимо, дома собираясь показать, как «валил» сегодня «этих самых», которые «совсем уж оборзели»..

«Эй, ты.., а ну выключил, бля, телефон!!!» — орал третий, пытаясь дотянуться до задних рядов, где спокойно сидел Андрей Зайцев, независимо потряхивая шевелюрой и продолжая набирать сообщения. «Я юрист, законы знаю, не имеете права», — спокойно ответил он, оборвав агрессивный раж громилы и (что удивительно) тот не стал настаивать…

Белорусские ребята вели себя геройски и с достоинством. На быдляцкие вопли омоновцев они старались объясняться человеческим языком. Позже они говорили, что белорусский ОМОН толерантнее нашего, а уровень агрессии к демонстрантам отличается в лучшую сторону. (Вряд ли репутация минского ОМОНа сильно расходилась с московским – но друзьям хотелось думать именно так).

Затем у всех забрали паспорта. Дорога в ОВД была, однако, долгой. Сначала по рации никак не могли решить, в какое отделение доставить задержанных, а когда получили команду, долго добирались до Мичуринской, 17, плутая по Москве и громко споря с водителем о том, как найти «Раменки», каким маршрутом ехать и как лучше попасть во двор…

Как и при батюшке-царе, власть набирала в «опричники» провинциальную гопоту, остро нуждавшуюся в социальных лифтах – и готовых за это на всё.

На выходе нас (кажется) ожидала какая-то «солдатская забава». С глумливой улыбкой в салон закинули здоровенный мегафон с проводами и даже попытались врубить какой-то громкий звук. Но в это время всех заторопили: народу было много, никто не ожидал десятков задержанных, так что нас быстро отправили в актовый зал, забросив туда паспорта с «рапортами» служивых.

Но перед этим долго препирались по рации, какую форму рапорта им взять, по какому образцу заполнять протоколы и где достать ксерокопии бланков… (Что поделать, протокольная рутина  – досадное приложение к лихой полицейской  романтике).

…Тем временем, выяснилось, что стало с парой «молодожёнов» — Николаем Алексеевым и его белорусской «невестой» Юрой Козаченко. Эти кадры, кажется, облетели все западные СМИ: «жених», подхваченный за руки и за ноги ОМОНом — без всякого объяснения пичин. И «невеста» в белом платье, которую энергично запихивают в автозак дюжие менты. В то время как «нарушители» не успели развернуть ни одного плаката… ⁹

«Есть основания полагать, что невеста является мужчиной», — угрюмо сказал страж порядка. И этого было достаточно в России, чтобы загреметь в камеру.

Можно считать парадоксом, но только на первый взгляд: в странах, где легализованы гей-браки, с рождаемостью, репродуктивным здоровьем и семейным благополучием дела обстоят намного лучше, чем в России. Семейный, брачный и социальный комфорт – для любых типов семей – это общее пространство, где счастье «натуральных» пар неизменно связано с благополучием однополых.

Как известно, гнобя и преследуя одних, счастья для других не построишь. Ненависть – это общая среда, где семья способна только деградировать.

 

Тем временем, на часах было 13.30… Нам предстояло провести в московском ОВД «Раменки» вовсе не три часа, положенные по закону об административном задержании за «несогласованную» акцию, — а целые сутки. Причём, без положенного «горячего питания» (спасибо друзьям, передавшим с воли пакеты с едой). Белорусских ребят сразу спустили в «обезьянник» на первом этаже, — остальными занялись шестеро «служивых», сдвинувших столы и строчащих «протоколы задержания» в компании с тётками в форме, подключёнными для быстроты дела.

Бумаги правились и переписывались заново.. Тем из нас, кто не признавал задержание законным, начинали «шить» сопротивление милиции (это более тяжёлая статья). В Николаевский суд (в квартале от ОВД) ментам хотелось сдать документы без сучка и задоринки. И это понятно: недавние чистки в московской милиции (2009 года) заставляли «силовиков» быть чуть аккуратнее в оформлении своего произвола. Но при традиционных лужковских разгонах демонстраций, «без сучка» не получалось. Поэтому в окошко ОВД упорно скрёбся покойный прокурор Вышинский, напоминая коллегам, что признание – по-прежнему «царица доказательств»…

Впрочем, «Раменки» — отдельная песня, речь о которой впереди…

2. «Тилирантность» по-«раменски»

В целом надо признать, что отношение к задержанным в ОВД было сравнительно корректным (если не считать незаконного задержания), особенно на фоне омоновского хамства и агрессии. А о некоторых работниках милиции (не «ментов») вспоминается даже с симпатией. Девушка при «обезьяннике» (так сказать, его «ключница») излучающая добрый настрой, выпускала покурить в любое время. По сравнению с ОВД «Тверское», с которым у гей-активистов было время познакомиться раньше, это было настоящей фантастикой. Здесь не приходилось барабанить в дверь, выпрашивая пару шагов до туалета или обмениваться из камеры «факами» с фашнёй, свободно гуляющей по коридорам ОВД, словно у себя дома. (Камеру задержанных погромщиков в «Тверском» ОВД принципиально оставляли открытой).

Впрочем, пыточных условий содержания в «Раменках» это не отменяло, а ледяные стены камеры (с окном без стёкол) как-то не вязались с гуманным отношением нескольких сотрудников. И всё же нам запомнится, как один из милиционеров (из низших чинов) приватно выражал нам свою поддержку: «У нас тут почти 37-ой год, никаких тебе прав человека и законности… Удивительно, что кто-то ещё помнит о своих гражданских правах и за них борется».

Оформлявший мой протокол добродушный лейтенант, записывая «со слов задержанного» мотивы нашей акции, чуть смутившись, переспросил, как писать слово «тилирантность» (я как раз объяснял ему цели прайда). И есть надежда, что теперь он хотя бы усвоит значение этого понятия. Лёша Киселёв, который отказался участвовать в съёмках «пресс-службы» УВД, разговорился с дамами, заполнявшими протоколы — и минут через 15 их лица уже выражали неподдельное любопытство..

Было очевидно, что живое человеческое общение открытых геев с «натуралами» (даже пристрастно настроенными) – единственный путь к той самой «тилирантности», которая (хоть и с ошибкой) всё же присутствует в душах российского обывателя. Просто надо помочь увидеть в нас обычных сограждан, исправив невежественный взгляд на ориентацию.

В этом и заключается социальная идея гей-прайда: мы должны видеть друг друга. И это простое общение на улице (выход из «гетто», подполья и клубов) – будет лучшим лекарством от гомофобии.

Уверен, что Лёша Киселёв и оптимистичные белорусские ребята (да и мы все) хоть немного изменили гомофобные стереотипы сотрудников своим пребыванием в ОВД, а возможно, и омоновцев, для которых контраст с гротескным образом гея из анекдота, бил по привычным штампам.

Сверхзадача прайда – именно в этом. Открытость – как путь к пониманию.

3. «Величество должны мы уберечь…»

Но вряд ли сказанное касается спецслужб. Судя по всему, они были в ярости. Приказ «православного мэра» Лужкова не дать нам и рта раскрыть обернулся очевидным провалом. Всё время после задержания Николай Алексеев провёл в отдельном кабинете в обществе штатских особей (совсем не ментовского вида), где ярость проколовшихся «органов» обрушилась на него в виде издевательств.

Прессинг не имел практического смысла, поскольку документов не составлялось, адвокат (ждущий на улице) не допускался, а допросом эту вакханалию назвать было невозможно. Все сальные анекдоты были с гоготом процитированы, все вопросы про «еб*ю под хвост» заданы, казарменные остроты «обсосаны», а телефоны в трубке переписаны.

Наивно? Бесцельно? Пожалуй. Но что оставалось делать лужковским «службистам», как не срывать злобу после драки? В поединке с правозащитой спецслужбы оказались способны ответить организаторам прайда только жалкой руганью. Думаю, Алексеев может гордиться этим «допросом», как своей победой: никогда ещё он не сталкивался со столь обескураженным противником…

Вскоре в ОВД подоспела и лужковская карманная журналистика: группа ТВЦ рысью вбежала с камерой в зал. Здесь их ждал бойкот всех задержанных и только Николай Баев сказал в камеру пару весомых слов о лужковском беспределе, потребовав отставки гомофобного мэра. Вряд ли хоть что-то из этих кадров попало на московские экраны. На фоне Евровидения разгром «гей-парада» был не той новостью, которая украсила бы репутацию Москвы.

«Пресс-служба УВД» также пыталась «интервьюировать» задержанных, выводя по одному в коридор под конвоем. Кто-то (Лёша Киселёв) наотрез отказался разговаривать с ними, кто-то (как я) пытался объяснить девушке с камерой, что бить задержанных в автобусе ОМОНа незаконно и аморально. Как и отменять для нас 31-ю статью Конституции о свободе собраний… Оба делали вид, что понимаем друг друга. Девушка изображала сочувствие, говоря, что цель съёмки — зафиксировать замечания задержанных. Я же делал вид, что не понимаю цели этих «интервью», затеянных, чтобы  лучше рассмотреть активистов на будущее.

Года два спустя, оставив политес, задержанных активистов уже не упрашивали, а ставили к стенке — с линейкой роста за спиной.  Власти стало не до церемоний.

4. Камера

Семь человек оказались к одиннадцати вечера в камере, поменявшись местами с белоруссами. Шнурки, ремни, цепочки, телефоны, ручки и платёжные карты – были изъяты и заперты в сейф. То, что ночь будет бессонной, стало ясно сразу, поскольку привалиться к ледяной стене (цвета майской зелени) или лечь на одну из двух скамеек (небесного цвета) было просто невозможно.

Окно под потолком зияло дырой без стёкол, а батарея казалась декорацией из «холодного дома», очевидно, разбитая прежними узниками. Здесь можно было делать только одно: сидеть и мёрзнуть, подвернув под себя ногу, пытаясь согреться, или бегать в туалет (благо, упрашивать дежурных не приходилось). Питания при 48-часовом задержании почему-то не полагалось, не говоря уже о спальных местах.

Чтобы не примёрзнуть к стене, можно было прыгать на месте или вспоминать Ван Гога (с его «прогулкой заключённых»). Уверен, что камеры тогда были теплее…

Зато какая тёплая компания! Коля Баев, Андрей Зайцев, Ваня Ярцев, Никита Соммер… (ближе к полуночи – и Коля Алексеев).

До момента заключения удавалось поддерживать связь с «Легал Тим» и Юлией Башиновой (спасибо ей и Венику Дмитрошкину!), которых мы просили «выйти» на западных дипломатов, чтобы напомнить о задержанных иностранных гражданах, поскольку родной белорусский консул упорно не хотел ими заниматься.

Прекрасно помню по прошлым арестам, как важна бывает человеческая поддержка в условиях изоляции, когда переданные тёплые вещи (например) или еда могут спасти от настоящих пыточных условий. Я до сих пор благодарен за тёплую кофту, которую передали нам с сокамерником Сашей какие-то друзья после прайда 2008 года. Что бы я без неё делал?

Вот и мы старались сделать хоть что-то, чтобы помочь ребятам, оказавшимся в чужой стране без знания местного законодательства и без поддержки посольства. Телефон Веника Дмитрошкина в моей трубке оказался очень кстати. В итоге удалось связаться с правозащитниками, которые (огромное им спасибо!) поспешили напомнить московской власти о нормах цивилизованного поведения.

Без помощи белорусские друзья не остались. А вернувшись 17 мая в подмосковный кампус за вещами, «отожгли» такую финишную вечеринку, что (уверен) негатива из России они не увезли…

Прошло много лет, но я по-прежнему чувствую благодарность тем людям, которые нас выручали: Людмиле Алексеевой и Льву Пономарёву, Юлии Башиновой и многим другим, которых я не знаю, но кто старался нам помочь. Это, пожалуй, самый добрый урок Московского прайда: огромное количество людей, готовых поддержать нас в трудную минуту. Но о двух правозащитниках хочется сказать особо…

5. Как «умеренный гомофоб» накормил гей-активистов бутербродами из «Макдональдса»

В два или три часа ночи в камеру спустились два человека – Михаил Кригер и Анна Каретникова. Правозащитники пытались проверить условия нашего содержания, ссылаясь на какое-то постановление о праве на инспекцию. Зрелище было довольно комичным: офицер ОВД, казалось, извивался ужом, пытаясь объяснить, почему нам до сих пор не выданы копии протоколов задержания, как понимать отсутствие еды при 48 часах ареста и почему по статье 20.2 о «несогласованных» шествиях мы находимся в ОВД  десять часов подряд — вместо трёх по закону?

Самое смешное, что ментовское начальство горячо уверяло Кригера и Каретникову, что положенное время надо отсчитывать не от момента задержания, а от срока помещения в камеру. Но даже в этом случае объяснение выглядело бредом.

Выданных ночью матрасов тоже не было видно. Хотя, вряд ли кто из нас рискнул бы лечь на них – в антисанитарных условиях «Раменок».

Выяснив в конце, что они могут привезти нам еду из ближайшего «Макдональдса», «добрые самаритяне» (наведя шороху в отделении), отправились в ресторан, чтобы подкрепить наши силы. Я же занялся выяснением отношений с собственной совестью…

Интрига состояла в том, что как раз накануне Анна Каретникова была героем моей карикатуры на тему гомофобии в руководстве московской «Солидарности». Я был бескомпромиссен,  в результате чего «портрет лица» вышел довольно злым. ¹⁰

Коллега по движению Ваня Симочкин пытался объяснить мне, что человек она — достойный уважения; ну а то, что «малость гомофоб», то кто же без греха? Не зная Каретникову лично, я как-то пропустил мимо ушей эти слова, пока пути не пересеклись в ОВД «Раменки», где герой моей сатиры собирался передать нам воду, бутерброды и пару жареных куриц – не взирая на мой выпад.

До сих пор вспоминаю эту помощь, которую получили гей-активисты от «умеренного гомофоба» Анны Каретниковой. Как ни странно, в этом есть и наша заслуга. Ведь именно проект гей-прайда заставил демократическю оппозицию считаться с интересами «меньшинств».

6. Уроки открытости

Сейчас, с высоты 2016 года, особенно хорошо понимаешь, как точно была выбрана тактика «несогласованных» акций – вопреки запретам и разгонам, назло арестам и насилию. Эмоциональная дискуссия, которая велась с 2006 года в гей-сообществе о методах борьбы с гомофобией, особенно остро развернувшаяся с выходом на улицы Московского гей-прайда, — не заставила нас свернуть с пути.

А ведь сколько криков звучало о том, что мы «провоцируем» власть на волну ответной гомофобии. Что не будь активистов — «провокаторов», сообщество смогло бы наладить с кремлём «диалог», а в «Единой России» (глядишь) нашлись бы партнёры по продвижению толерантности к лояльным ЛГБТ.

Сейчас, когда очевидна полная деградация власти, не способного деражаться в правовом поле и страстно заинтересованного в мракобесной подпорке церкви, — ясно, что гей-открытость и права человека – никогда не стали бы выбором авторитарной власти. Какие бы «мосты» ни строило про-кремлёвское гей-сообщество, мечтая о мирной жизни под крылом «православных чекистов».

Страна, отвергающая права человека, не может быть легитимной основой для продвижения ЛГБТ-равенства – по определению.

Это прекрасно понимали те, кто в 2006-ом выбрал путь «несанкционированных» действий.  «Провокационных» и «раздражающих» — но в то же время, единственно адекватных условиям «путинской России».

И именно максимальная открытость акций, их резонансный правозащитный смысл – заставили активную часть общества (прессу, политические партии и оппозиционное движение) принять наше право на гражданское сопротивление, признав гей-права частью прав человека в России.

Никакие «договорённости» с кремлём не дали бы нам такого результата. Мы до сих пор сидели бы в подполье, а не выходили «радужными колоннами» на марши оппозиции.

Открытость (как сверхзадача ЛГБТ), не требующая «позволения» для диалога с обществом, лучше всего была выражена форматом прайда, который не только продвигал гей-тематику в СМИ, но и помогал психологической адаптации общества к присутствию геев в публичном пространстве.

Именно об этом я регулярно писал в 2009-2013 годах в демократической прессе, в «Пятой колонке» на Каспаров.ру. ¹¹ И как мне кажется, успешно, — объясняя демократическому читателю правозащитные цели нашего активизма. (Александр Хоц: «Демократы должны побороть собственную гомофобию», 8 мая 2009).

Эта битва за понимание была тогда выиграна. Московская «Солидарность» (позже и «Яблоко») избавлялись от стереотипов и гомофобии, правозащитники начинали видеть в гей-открытости проблему гражданских прав, а пресса (в целом) точнее понимала смысл и цели нашего движения.

Такой результат, действительно, был удачей. …И кто же виноват, что «после Крыма» диалог гей-прайда с либеральной оппозицией оказался почти разрушен, а в акциях последних лет принимают участие считанные единицы?  (Впрочем, это отдельная тема).

ЛГБТ-активизм сегодня – в том же кризисе, что и оппозиционное движение в целом. С возвращением социальной активности ситуация непременно должна измениться. Но сегодня можно сказать: Московский гей-прайд заложил принципиальную базу для развития дальнейшего диалога с обществом. И в этом его заслуга.

Идеология открытости – самый ценный багаж и арсенал в будущем.

Но картина Славянского прайда была бы, разумеется, неполной без рассказа о частной стороне дела. Поскольку нет на свете гея, для которого личное и общественное – не являлось бы единым целым, об этом – тоже стоит рассказать в рамках «личного дневника»..

7. Быт

Первый раз в жизни я оказался в такой широкой гей-компании. Клубная жизнь никогда меня не увлекала, а ближайшая Кристофер-стрит находится довольно далеко. Всё было непривычным.

Разумеется, я не стану раскрывать чужих секретов, скажу лишь, что разлитая в воздухе сексуальность естественным образом дополняла нашу идейную атмосферу, сближая всех участников рискованного предприятия по примеру спартанцев у Фермопил. Кто из воинов побежал бы с поля боя на глазах у любовника? Легче было умереть рядом.. 🙂

Немного этого воздуха досталось и мне. До сих пор гадаю, кто из парней поцеловал меня ночью, — прежде чем я успел окончательно проснуться… :)) Версий много (одна краше другой), но приятней думать, что это был поцелуй со всем прайдом сразу, — символический знак верности нашему «радужному делу»…

Белорусские парни шутили, что прошлой ночью кто-то из них слишком шумно дышал в темноте на двухъярусной кровати. Койки, действительно, были не только двухэтажными, но и необъятных размеров, так что на одной вполне могли разместиться трое или четверо. На 30 таких мест в восьми комнатах приходилось около 70-ти претендентов, так что романтические «провокации» были просто неизбежны.

Впрочем, не все добирались до подушки: пару ночей зажигательные вечеринки не отпускали ребят до самого утра, так что, проснувшись утром, можно было обнаружить кого-то спящим в кресле или на бильярдном столе…

Зажигательные танцы плавно переходили в артистичный стриптиз. И радужный флаг постепенно становился единственной драпировкой на теле зажигательного белорусского парня. (Валера, до сих пор вспоминаю твой танец!). Аплодисменты были особенно бурными. Позже я понял, что смелость – вообще универсальное качество (не важно — в танце и на демонстрации), поскольку именно этот парень упорно сопротивлялся при задержании, пока двум или трём омоновцам удалось его скрутить. Лишнее напоминание о том, что штамп о феминизированных геях – действительно, миф.

Все мы очень разные. И это было хорошо заметно в нашем подмосковном «Вавилоне». Белорусские ребята показали замечательную программу, которую (как я понимаю) создали экспромтом. Тут была и басня (переделка на гей-тему), и песня под гитару, и обалденный танец «Дивы», завёрнутой в фольгу, которая  постепенно оказалась на полу (фольга, а не Дива), поблёскивая рваными блёстками. Кажется, все были в трансе от этой эффектной пластики. Включая французских журналистов, снимавших фильм о прайде для какого-то европейского телеканала.

Вообще, всё было очень по-домашнему. Чудесные шашлыки из куриных ножек, которые взял в свои руки Эдвард Мурзин, а друг по живому журналу Пётр (pepelatz) умело доводил до румяной кондиции. Были вечерние походы на пристань, где оргкомитет продолжал обсуждать с бокалами в руках стратегию будущей вылазки (укрыть ли Колю Алексеева до прайда, словно Ленина в Разливе, либо предпочесть конспиративную явку в Москве). Тревожные мысли лезли в голову, по спине пробегал вечерний холодок, и Влад Ортанов дружески делился со мной тёплой курткой, а лиричный Никита шептал на ухо слова о нашей любви – к графике.

Уплывшие в лодке белоруссы  обследовали ближайшие окрестности. Они же достали из-под навеса пару велосипедов – энергия била из ребят ключом. Скорее всего, они бы добрались и до байдарки, если бы у нас было больше времени. Лагерь недалеко от Павлова Посада был по-настоящему уютен, а сосны, вода и волшебный воздух, прошитый криками чаек, кружили горячую голову.

Единственное, что напоминало здесь о цивилизации – были велотренажёр, бильярд и куча гламурных журналов – для тех, кто не желал углубиться в полки с книгами. Честно говоря, труды Антона Макаренко не слишком располагали к чтению. Единственный том, который я решился раскрыть – назывался «Классики марксизма о морально-нравственном воспитании». Читать об отмирании семьи в эпоху диктатуры пролетариата – было скучновато. Да и логика Маркса не вызывала доверия. Например, он полагал, что поскольку буржуазия фактически занята «проституированием» жён и отбиванием их друг у друга, — то и пролетариату следует принять это за норму. Отбросив «буржуазное ханжество и лицемерие», «гегемон» должен был заняться свободной любовью, но уже вне формальных рамок брака. Что говорил Маркс об однополых браках – я не нашёл, но, возможно, и здесь он был сторонником «свободной любви», а не брачных уз.

Журналы были актуальнее марксизма: в одном из них я случайно наткнулся на список любимых в России ментовских пыток (с приложением схем), — от зажатого между пальцами карандаша – до «ласточек», «растяжек» и застёгиваний ног над головой… Чтение было не из приятных, тем более, что свидание с ментами скоро ожидалось наяву. Оставалось нервно подёргать плечами, отбросить журналы в сторону и сделать пару забегов по актовому залу, возвращая себе боевой настрой…

В кампус мы вернулись сразу после ОВД с решением суда о штрафах за административное правонарушение (в «вегетарианские» времена 2009 года штраф составлял 500 рублей). Отсюда мы провожали белорусских ребят, которые в свою очередь приглашали нас в Минск, на тематическую конференцию и свой собственный прайд в 2010-ом.

История «славянского братства» обретала новые, нестандартные черты. И даже спустя много лет, хочется ветить, что у Славянского прайда есть своё яркое будущее, — слишком много личных симпатий связали участников у его истоков.

 

Автор: Александр Хоц